«Большой сталинский террор» в Иванове и Кинешме глазами чекиста

30 октября – День памяти жертв политических репрессий, и по случаю этой даты «168 часов» расскажут о том, как высокий чин НКВД арестовал своего друга, а потом в ГУЛАГе оказался сам.

Михаил Павлович (Израиль Менделевич) Шрейдер был родом из Литвы и в чекисты он пошёл у себя же на родине в первые годы советской власти. А в 1935 году его назначили помощником начальника УНКВД по Ивановской области, где ему пришлось участвовать в арестах невиновных и в создании Особого совещания («тройки»), которое вершило судьбы людей, как говорится, без суда и следствия.
Умер Михаил Павлович в 1978 году, оставив после себя дневники, которые сейчас хранятся в Российской государственной библиотеке. Часть их была опубликована в 1995 году.
В описании ивановской поры особое место у него занимает приезд в Иваново ближайшего сподвижника Сталина Лазаря Кагановича, который решил взять изобличение «врагов народа» в текстильном крае под личный контроль. До этого приезда «первый секретарь Ивановского обкома партии Иван Петрович Носов с огромным энтузиазмом на всех собраниях и совещаниях призывал всех и вся на борьбу с подлыми троцкистами-террористами».
Уже на следующий день своего визита Каганович взялся громить именно Носова. Разгром произошёл во время обкомовского пленума.
«Я был ошеломлен таким поворотом дела, — вспоминает Шрейдер. — При всей своей критичной настроенности я никак не мог допустить мысли, что Носов и другие руководящие работники обкома могли быть троцкистами, а тем более врагами народа. Для меня они всегда были только зарвавшимися вельможами».
Носова отправили в Москву и там расстреляли. Далее Шрейдер пишет:
«На следующий день после пленума обкома Радзивиловский (начальник областного НКВД – прим. ред.) вызвал меня к себе в кабинет. У него находился Каганович.
— Михаил Павлович, тебе придется помочь нам и выполнить одно поручение, — обратился ко мне Радзивиловский. — Надо съездить в Кинешму, произвести арест заместителя председателя облисполкома Василия Королёва и доставить его сюда.
— Ведь вы знаете, Александр Павлович, что я с Королёвым в большой дружбе, — возразил было я, — и мне очень не хотелось бы выполнять это неприятное поручение…
— Какие могут быть дружеские отношения, когда вопрос идет о враге народа, — сухо прервал меня Каганович.
Мне ничего не оставалось, как взять ордер и отправиться выполнять приказание. В моё распоряжение была предоставлена служебная дрезина, и я в сопровождении трёх конвоиров отправился в Кинешму. По всем станциям было дано указание открыть дрезине «зелёную улицу». В связи с этим в Кинешму немедленно донёсся слух, что туда на служебной дрезине едет Каганович, и вся партийная конференция, которую проводил Королёв, прибыла на вокзал и на перроне ожидала прибытия Кагановича.
Когда дрезина прибыла на станцию Кинешма и я вышел на перрон, стоявший впереди всех собравшихся Королёв обратился ко мне с вопросом:
— А где же Лазарь Моисеевич?
Я ответил, что Кагановича здесь нет, и, отозвав Королёва в сторону, сказал, что имею неприятное поручение к нему лично, и предъявил ему ордер на арест.
Королёв изменился в лице, побледнел и упавшим голосом спросил:
— За что? В чём же я виноват?
Что я мог ему ответить — я и сам ничего не знал.
— Не надо ли тебе чего-нибудь из продуктов? — спросил я.
—  Какие там продукты, разве можно в таком состоянии есть! — безнадежным тоном сказал Королев. — Вот если бы ты достал мне папирос…
Тут же в привокзальном буфете я купил для Королёва несколько пачек папирос, и мы на той же дрезине отправились обратно в Иваново. Всю дорогу Королёв допытывался у меня и сам рассуждал вслух, за что же все-таки могли его арестовать, и никак не мог припомнить ничего предосудительного.
По прибытии в Иваново я передал Королёва с рук на руки Радзивиловскому. Часа через три Радзивиловский вызвал меня к себе в кабинет и, протягивая мне «показания», подписанные Королёвым, о том, что он «шпион и враг народа», сказал:
— Вот видишь, Михаил Павлович, надо немножко поосторожнее с выбором друзей. Твой дружок Вася уже сознался.
Я с удивлением смотрел на ужасные слова признания, подписанные Королёвым, и молчал. Говорить было нечего».
Через год арестуют и самого Радзивиловского. Арестуют и расстреляют.
Но послушаем, что ещё рассказывает Шрейдер:
«Вскоре после отъезда из Иванова Кагановича Радзивиловский ознакомил нас с телеграммой Сталина, в которой говорилось, что «при областных отделах НКВД создаются особые тройки, которые должны разбирать дела на троцкистов, шпионов, диверсантов и крупных уголовных преступников». Причем тройке предоставляется право судить по категории № 1 (то есть приговаривать к расстрелу) и по категории № 2 (тюремное заключение на 10 лет). В тройку входили: председатель — начальник УНКВД (то есть Радзивиловский) и члены тройки: первый секретарь обкома (то есть Симочкин) и председатель облисполкома (Марчук). В. Я. Симочкин и М И. Марчук были арестованы в 1938 году. Оба расстреляны по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР».
Как можем видеть от ареста и расстрела никто застрахован не был. Сегодня казнил ты, завтра казнили тебя. Маховик репрессий не щадил никого.
В 1938 году Михаил Шрейдер тоже оказался под арестом, под пытками и под обвинением в сотрудничестве с немецкой, польской и японской разведками. Его лишили капитанского звания и госнаград. 
Выбраться из лагерей ему удалось лишь с началом войны благодаря отправке на фронт в звании рядового. Он дослужился до старшины и был награждён медалью «За боевые заслуги», орденом Красной Звезды и двумя орденами «Знак Почёта».
 
P.S.: Михаил Шрейдер о своём пребывание под арестом:
«На второй день после моего поступления в больницу в палату вошла высокая красивая женщина лет тридцати в сопровождении сестры и вахтера.
— Что с вами? — резким тоном спросила она, подойдя к моей койке.
Я сказал, что у меня понос с кровью и еще выпадение кишки. А затем начал рассказывать, что меня сильно били, и хотел показать следы побоев.
— Знаем вас, провокаторов! — не дослушав меня, раздраженно выкрикнула она. — Сам упал с лестницы, а теперь клевещешь. Ничего из этого не выйдет. И тут же, обращаясь к сестре, дала указание поставить мне клизму.
— Вы, по-видимому, не врач, а вахтер, — не сдержавшись, сказал я. — Вы должны были бы хоть выслушать меня.
— Если тебе здесь не нравится, — с издевкой изрекла она, — попросим товарища вахтера перевести тебя в карцер. Там ты быстро поправишься. (Дорого бы я дал, чтобы узнать, где сейчас находится эта женщина-врач.)»
 

Фотографии к этой новости
Комментарии
Комментариев пока нет